Я не люблю литературу второй половины ХХ века – это я точно знаю. И не люблю античную драматургию - за ее программную бесконфликтность: одно дело запрограммориванность канона, другое – запрограммированность по канону: одно дело знать, что Золушка выйдет за принца (царь Эдип замочит папу) потому что таков закон жанра, другое дело знать, что Золушка выйдет за принца, потому что такова ее судьба: разница в том, что, условно говоря, во втором случае Золушка знает, что выйдет за принца, т.е. по сути абсолютно все равно, какие шаги она для этого предпримет.
Ну так вот, я точно знаю, какую литературу я не люблю: а вот когда меня недавно спросили, так какие же книги я люблю, вдруг обнаружила, что не знаю, что ответить.
читать дальшеЯ не вдруг припоминаю список любимых писателей – в отдельно взятый момент моей жизни фаворитом, как правило, является кто-то один. Но даже скрупулезно записанный, этот список «ретроспективен»: это книги, которые мне уже понравились – без малейшего намека на то, какие книги могут мне понравится. Будущему по-прежнему достается метод проб и ошибок: не удивительно поэтому, что список обновляется крайне редко – и по-прежнему непонятно, по каким критериям.
Не будем слишком углубляться в историю литературы: быть может, мир античности и средневековья слишком отличался от нашего, чтобы по-настоящему понимать и искренне любить их искусство. Но вот классицизм уже очарователен своей бескомпромиссной добродетелью и особенно бескомпромиссным пороком:

Ступай, душа, во ад и буди вечно пленна!
Ах, если бы со мной погибла вся вселенна!

(Сумароков, «Димитрий-самозванец») –

прелесть же! И все же, честно говоря, ни Расином, ни Фонвизиным я никогда не зачитывалась.
Напротив, порочная добродетель романтизма в теории меня нисколько не прельщает – но на практике в списке любимых писателей как раз хватает признанных романтиков – впрочем, как раз без порочной добродетели; впрочем, писателей ненавистного ХХ в. в списке тоже хватает…

Вычеркнем великих специалистов по воздушным замкам Гари, Кокто и Уайльда, вычеркнем непостижимо-извращенную фантазию Гранже, вычеркнем сумрачный оптимизм Мисимы, пессимистичную сатиру Чапека и обреченное остроумие Булгакова, вычеркнем жизнелюбивое богоборчество Гумилева, вычеркнем выродка Стоппарда с безупречной логичностью его абсурда и выродка Шмитта с наивной чистотой его постмодернизма, вычеркнем, наконец, Акутагаву – потому что и меня всегда интересовала проблема диалога культур: все это и впрямь особенности конкретного автора… Вычеркнем отчаянного борца с сюжетным каноном Шоу…
Впрочем, нет: Шоу мы вычеркивать не будем. Потому что разрушение сюжетного канона – это от ума, а по настоящему мил моему сердцу только один такой разрушенный канон: безнадежный романтик капитан Бланчили, похищающий женские сердца ночью под дулом пистолета, кобура которого набита шоколадками… просто потому что его нельзя не любить: как нельзя не любить Себастьяна Шико и Сирано де Бержарака; и как лично я не могу не любить подпоручика Ромашова – иначе мне пришлось бы не любить саму себя…
И все же мужчина моей мечты (без всякой иронии) – инспектор Жавер. И все же я так же - если не больше, - чем Сирано, люблю тупого красавчика Кристиана. И все же более осознанно, чем Шико – без примеси актерского обаяния – я всегда любила графа Рошфора: который не пылал праведным гневом и классовой ненавистью, не помнил старых обид и никогда не отчаивался. И все же Оскар Уайльд, уже вычеркнутый за сизый налет на сливе и прочие старинные кружева, не в последнюю очередь подарил моим мечтам скучного гения Бэзила Холлворда.
Потому что при кажущейся простоте они неоднозначны и при кажущейся противоречивости, у каждого из них есть выражено направленный вектор: потому что все они – как Бланчили, Шико и Сирано, так и Жавер, Рошфор, Кристиан и Бэзил – порой греша против книжной «праведности», для себя точно знали, как надо.
Потому что за потребностью полюбить в исключительном человеке обычного скрывается готовность любить как раз обычного человека – умеющего щегольнуть всем в большей или меньшей степени присущей «исключительностью»…