"Я быть всегда самим собой старался, каков я есть: а впрочем, вот мой паспорт!"
"Тоска" vs система СтаниславскогоС каждой записью на эту тему я, конечно, рискую кого-нибудь довести до белого каления, и потому искренне надеялась хотя бы по случаю «Золотой маски» слегка разнообразить репертуар, но идея со Стрелером со вчерашнего дня тотально не заладилась. Напротив, в последнюю минуту закончившаяся консультация по диплому (зато теперь понятно, что все проработанные 40 позиций библиографии придется перерывать еще раз, потому что я с них сдуру списала данные только для краткого библиографического описания) и за 5 минут до спектакля купленный последний из тех, на что мне хватало денег, билет после продолжительных колебаний все же привели меня на «Тоску» (даже не уточняю, куда именно).
Тяжело быть бестолковой. Тяжело тащить в оперный театр башку, под завязку забитую теоретическими выкладками об оперной режиссуре: с трудом (и не всегда) удается сдержаться и продолжать просто смотреть и слушать, а не начинать скрупулезно анализировать. Ну так вот.
Возможно, Пуччини и правда виртуозно сочетает музыку с текстом (а не рассматривает его как неизбежное зло): но верно также и то, что для адекватного воплощения означенного сочетания нужен режиссер уровня Станиславского – по крайней мере, в смысле требовательности к актерам. И... тогда не надо на языке оригинала...
Но, по крайней мере, не прошло и 10 лет, как я сподобилась завести внятное представление о том, что из себя представляет Алексей Шишляев: голос действительно замечательный и по тембру, и по технике ("в свете последних действий" очень уважаю тех, кто не боится piano) - буду слушать ("Богема", говорите?
; так, а я, кажется, начинаю всерьез влюбляться в Пуччини).
Но на характерные роли ходить все-таки буду на Поликанана.
В музыке, даже скажем, в музыкальной драматургии Пуччини все же очень четко выделяются ударные моменты, которые требуют чего-то сверхъестественного в чисто вокальном плане (типа “E lucevan le stelle”, которая в исполнении Векуа, при всем моем уважении к нему как к Гвидону, Хосэ и Пинкертону, настолько прошла мима меня, что я ее не опознала, когда она вывернула мне душу наизнанку в АУДИОзаписи Каррераса), и моменты, ударная сила которых рассчитана именно на сценическую выразительность (типа дуэтов Тоски и Каварадоссии – ух, убила бы автора этого погасшего аккуратно на ружейный залп голубого неба на заднем плане в последнем акте). Так вот, если говорить о партии Скарпиа, то тяжелая артиллерия вокалиста – это ария в 1 акте: отрывистый зловещий монолог, переплетающийся с торжественным колокольным звоном… Не вдаваясь в дискуссии об уровне вокального мастерства, я, опять же, совершенно не помню этого момента в исполнении Поликанина: может быть потому, что это было мое первое знакомство с «Тоской» и я просто не успела вникнуть… Сегодня, слушая эту арию, я дышала через раз, но, если вдуматься… этот чарующий консонирующий контраст сделал Джакомо Пуччини, а вовсе не Алексей Шишляев: а четко воплотить то, что написано в нотах, вряд ли «не так уж трудно» - но все же его прямая обязанность. С которой он, повторяю, справляется великолепно, чем в 1 акте купил меня с потрохами, но вот почти полностью «диалогический» второй, к сожалению, на голом вокале не вывезешь. Здесь мало просто «начать петь арии, которых потом будет еще много», здесь на каждой реплике огромная смысловая нагрузка, и неплохо бы как-то присоединить свои усилия к звучащей в оркестре скребущей по нервам напряженности допроса и предрешенной схватки кристальной чистоты с разнузданной страстью…
Поликанин – прирожденный актер. Или приговоренный. Он наверно, даже если захочет, не сможет выйти на сцену без «маски». При всей неряшливости режиссерского, может быть, отчасти, и своего собственного решения образа, он все же существует на сцене в образе, и образ существует последовательно и непрерывно. В то время как Шишляев лишь изредка заражается общим настроением музыки: в остальное время необходимость как-то обживать сценическое пространство его крайне смущает. Апельсин (присутствие которого обыгрывается на протяжении всей сцены Тоски и Скарпиа, не то чтобы потом было, что расплющить в припадке ярости, не то чтобы как-то оправдать наличие ножа) поглощает все его внимание, явно заставляя забыть об опасной близости столь желанной женщины. В руках Поликанина этот апельсин не сообщал общей концепции такой наивной демонстративности - не только и не столько потому, что он этот апельсин по заранее сделанным надрезам нормально почистил, а не стал вырезать цветочки, и, сжимая кулак с апельсином, не постеснялся выжат из него некоторое количество сока; но потому, что его Скарпиа чистил апельсин в качестве закуски к вину, и давил его потом, как не вовремя попавшийся под руки; потому что он смог выразить оправданное ситуацией действие через, быть может, не самое удачное приспособление. А Шишляев сделал то, что велел режиссер, и думал при этом, как бы не изгадить казенный реквизит… Так что в исполнении Поликанина запоминается оперно-канонический сварливый жестокий высокомерный Скарпиа - в исполнении Шишляева запоминается голос.
И вообще, если говорить об объектах внимания, молитва Тоски в этой сцене решена неправильно. В этот момент у обоих героев решается судьба: Скарпиа вот-вот добьется желаемого, Тоска сдает последние бастионы; Тоска вот-вот будет разгромлена на всех фронтах – перед ней ее мучитель, которого уже понятно, что никакие мольбы не тронут. По логике, конечно, они должны не отрываясь смотреть друг на друга; но, даже если этого не может Тоска, которой не под силу обойтись без дирижера, то Скарпиа-то почему все это время валяется на заднем плане с рюмкой: у него что, перерыв на обед?
Опять же, повествование Тоски о последних минутах Скарпиа заслуживает большего внимания со стороны режиссера. Публика видела эту смерть, Тоска рассказывает для Марио: мстит за его отречение во время допроса, заставляя мучительно долго не понимать, так какой ценой куплена его замаячившая на горизонте свобода. Сколько в этом Актрисы, как с этим можно играть, а!..
Короче, наиболее сценически выразителен сегодня был артист миманса, исполняющий немую и либретто не предусмотренную роль слуги Скарпиа, введенную чисто ради оживления сценического действия.
Привычно хорош был Микицкий-Сполетта, но от него грамотное решение образа требует, чтобы его было особо не видно.
А Пуччини все-таки гений… Эх, на Урусова что ли сходить при случае...
Возможно, Пуччини и правда виртуозно сочетает музыку с текстом (а не рассматривает его как неизбежное зло): но верно также и то, что для адекватного воплощения означенного сочетания нужен режиссер уровня Станиславского – по крайней мере, в смысле требовательности к актерам. И... тогда не надо на языке оригинала...
Но, по крайней мере, не прошло и 10 лет, как я сподобилась завести внятное представление о том, что из себя представляет Алексей Шишляев: голос действительно замечательный и по тембру, и по технике ("в свете последних действий" очень уважаю тех, кто не боится piano) - буду слушать ("Богема", говорите?

Но на характерные роли ходить все-таки буду на Поликанана.
В музыке, даже скажем, в музыкальной драматургии Пуччини все же очень четко выделяются ударные моменты, которые требуют чего-то сверхъестественного в чисто вокальном плане (типа “E lucevan le stelle”, которая в исполнении Векуа, при всем моем уважении к нему как к Гвидону, Хосэ и Пинкертону, настолько прошла мима меня, что я ее не опознала, когда она вывернула мне душу наизнанку в АУДИОзаписи Каррераса), и моменты, ударная сила которых рассчитана именно на сценическую выразительность (типа дуэтов Тоски и Каварадоссии – ух, убила бы автора этого погасшего аккуратно на ружейный залп голубого неба на заднем плане в последнем акте). Так вот, если говорить о партии Скарпиа, то тяжелая артиллерия вокалиста – это ария в 1 акте: отрывистый зловещий монолог, переплетающийся с торжественным колокольным звоном… Не вдаваясь в дискуссии об уровне вокального мастерства, я, опять же, совершенно не помню этого момента в исполнении Поликанина: может быть потому, что это было мое первое знакомство с «Тоской» и я просто не успела вникнуть… Сегодня, слушая эту арию, я дышала через раз, но, если вдуматься… этот чарующий консонирующий контраст сделал Джакомо Пуччини, а вовсе не Алексей Шишляев: а четко воплотить то, что написано в нотах, вряд ли «не так уж трудно» - но все же его прямая обязанность. С которой он, повторяю, справляется великолепно, чем в 1 акте купил меня с потрохами, но вот почти полностью «диалогический» второй, к сожалению, на голом вокале не вывезешь. Здесь мало просто «начать петь арии, которых потом будет еще много», здесь на каждой реплике огромная смысловая нагрузка, и неплохо бы как-то присоединить свои усилия к звучащей в оркестре скребущей по нервам напряженности допроса и предрешенной схватки кристальной чистоты с разнузданной страстью…
Поликанин – прирожденный актер. Или приговоренный. Он наверно, даже если захочет, не сможет выйти на сцену без «маски». При всей неряшливости режиссерского, может быть, отчасти, и своего собственного решения образа, он все же существует на сцене в образе, и образ существует последовательно и непрерывно. В то время как Шишляев лишь изредка заражается общим настроением музыки: в остальное время необходимость как-то обживать сценическое пространство его крайне смущает. Апельсин (присутствие которого обыгрывается на протяжении всей сцены Тоски и Скарпиа, не то чтобы потом было, что расплющить в припадке ярости, не то чтобы как-то оправдать наличие ножа) поглощает все его внимание, явно заставляя забыть об опасной близости столь желанной женщины. В руках Поликанина этот апельсин не сообщал общей концепции такой наивной демонстративности - не только и не столько потому, что он этот апельсин по заранее сделанным надрезам нормально почистил, а не стал вырезать цветочки, и, сжимая кулак с апельсином, не постеснялся выжат из него некоторое количество сока; но потому, что его Скарпиа чистил апельсин в качестве закуски к вину, и давил его потом, как не вовремя попавшийся под руки; потому что он смог выразить оправданное ситуацией действие через, быть может, не самое удачное приспособление. А Шишляев сделал то, что велел режиссер, и думал при этом, как бы не изгадить казенный реквизит… Так что в исполнении Поликанина запоминается оперно-канонический сварливый жестокий высокомерный Скарпиа - в исполнении Шишляева запоминается голос.
И вообще, если говорить об объектах внимания, молитва Тоски в этой сцене решена неправильно. В этот момент у обоих героев решается судьба: Скарпиа вот-вот добьется желаемого, Тоска сдает последние бастионы; Тоска вот-вот будет разгромлена на всех фронтах – перед ней ее мучитель, которого уже понятно, что никакие мольбы не тронут. По логике, конечно, они должны не отрываясь смотреть друг на друга; но, даже если этого не может Тоска, которой не под силу обойтись без дирижера, то Скарпиа-то почему все это время валяется на заднем плане с рюмкой: у него что, перерыв на обед?
Опять же, повествование Тоски о последних минутах Скарпиа заслуживает большего внимания со стороны режиссера. Публика видела эту смерть, Тоска рассказывает для Марио: мстит за его отречение во время допроса, заставляя мучительно долго не понимать, так какой ценой куплена его замаячившая на горизонте свобода. Сколько в этом Актрисы, как с этим можно играть, а!..
Короче, наиболее сценически выразителен сегодня был артист миманса, исполняющий немую и либретто не предусмотренную роль слуги Скарпиа, введенную чисто ради оживления сценического действия.
Привычно хорош был Микицкий-Сполетта, но от него грамотное решение образа требует, чтобы его было особо не видно.
А Пуччини все-таки гений… Эх, на Урусова что ли сходить при случае...
@темы: Театр, реплики в сторону, Опера, Немирович & Станиславский
Уже догадались)
Эх, на Урусова что ли сходить при случае...
Сходи обязательно! Он в пуччиниевских вещах очень хорош.
А я вот никак на Шишляева не попаду в нормальной роли...
А на Шишляева, получается, надо идти на Тореадора: там хоть играй, хоть нет, все равно роль не сделана... И, желательно, в следующем сезоне. Потому что ему, похоже, приходится отрабатывать внеплановый отпуск, а вчера ко 2 акту его горло догнало таки то, что не дало ему выиграть месяц назад конкурс баритонов. Выплыл только на безупречном пиано (при поддержке длинной арии Тоски и скорой смерти