задыхаясь от восторга заниматься ерундой

мысли в сторону про самоубийство Жавера в романе и разных переводах мюзиклаВместо того, чтобы ударно к Новому году заканчивать учебник, изучила-таки "Javerts Selbstmord" - версию самоубийства Жавера из немецких постановок...
Изначально планировала даже написать по этому поводу что-нибудь осмысленно-аналитическое, но, во-первых, я не умею рисовать в дайриках таблицы и не уверена, что это вообще возможно, во-вторых, юникод меня стабильно выбешивает, а в третьих, и писать-то особенно нечего: немецкий перевод настолько же близок к английскому оригиналу, насколько далек английский вариант от французского прототипа.
Прочно забытая французская версия "Отверженных" демонстрирует в этой сцене обманчивую близость к тексту Гюго, вкладывая в уста Жавера авторские комментраии о его состоянии, переведенные в первое лицо.

А ведь вряд ли человек, у которого под конец тяжелого дня столь решительно выдернули почву из-под ног, вообще о чем-то осмысленно думал. Симптоматично, в сущности, что, пока Жавер катал Вальжана по городу в казеной карете за свой счет, он ведь по идее уже решал - а может, уже решил - отпустить его; но мы не "слышим" его мыслей по этому поводу: и не слышим именно потому, что "решил" - неудачное слово: принять подобное решение - значило бы сделать первый серьезный шаг на пути к переоценке ценностей. А потому верятнее, что все это время он серьезно намеревался посадить-таки Вальжана; и ушел - подчиняяся некоему иррацинальному душевному движению.
В конце концов, если бы его так "вырубило" великодушие Вальжана на баррикадах, все случилось бы гораздо раньше: свидетельств позитивность Вальжана у него хватало за 10 лет до - но тогда он их не замечал: а вот теперь они великолепно вписались во вновь открывшуюся картину мира, необъятного и непознаваемого. Короче говоря, "вырубает" Жавера отнюдь не поступок Вальжана; а то, что "безотносительно" воздав добром за добро , он САМ сделал нечно, чего от себя не ожидал, - что он вдруг утратил гордый контроль над окружающим миром, позволяющий ему требовать для других позорного увольнения или смерти, потому что при случае он потребует того же и для себя.
Примечателно опять же, что он при этом пишет в предсмертной записке - какой фигней заняты его мысли!
Нет, самоубийство Жавера не было отрелексированно и, пожалуй, вообще осознанно. В смысле, это не было окончательное непонимание, как жить дальше, или ужас перед тем, что он успел натворить за предыдущие 52 года: точнее, это было понемногу того и другого, а более всего обыкновенная паника, когда вдруг перестаешь понимать, что к чему. Если бы в тот момент было кому поинтересоваться "Эй, ты что делаешь?", он бы не прыгнул; и как человек все равно порядочный и морально устойчивый, уж верно отстроил бы свою систему ценностей заново. Жавера сгубила по сути проблема всех атеистов: не на кого ровняться, кроме себя: впрочем, и здесь некого внешнего нравственного критерия (каким для Вальжана стала угроза приговора Шанматье), вероятно, было бы вподне достаточно...

Впрочем, мы уклонились от темы. К тексту мюзикла это имеет тем меньшее отношение, что из надерганных им из романа и зарифмованных цитат автор понял лишь, что у Жавера дуалистическое мировосприятие, и заставил его назойливо петь об этом все 4 предсмертные минуты (французская комозиция, в противовес всем последующим, недвусмысленно именуется "Noir ou blanc" ).

Англичане в лице Г. Крецмера, как и во всем остальном тексте, пошли по пути усложнения образа: не то от этого, не от от затруднений чисто формального характера (не рифмуется ), не от от смутных воспоминаний о героическом самообразовании Жавера, проявляющемся "в некоторой напыщенности его речи", их герой, стоя "на карнизе" (ну, в его случае, на мосту) произносит слишком много высокопарных слов.

Немцы, как всегда педантично сохранив английский смысл , обошлись без лишнего пафоса (и на этот даже раз без религиозного фанатизма). Может быть, конечно, это эффект малознакомого языка, но вроде бы получившийся у меня подстрочник произнести вслух при случае можно довольно-таки безболезненно: единственное, как-то не уверена, что в "нормальном" немецком языке возможно соотнести глагол "находить" с сомнениями - в качестве субъекта действия .

Зато установлено, что в немецком языке к женскому роду относятся существительные "Долг", "Порядок" и "Мир" .

А меня (еще с тех пор, когда я первый раз читала "Отверженных" лет в 12) с новой силой мучает вопрос: почему инспектор полиции не мог избрать более надежный и менее мучительный способ самоубийства, чем прыгать в водоворот (в тексте Бублиля по этому поводу, кстати, есть поистине нелепый буквализм)? Что, табельное оружие, согласно должностной инструкции, для самоубийства не предназначено? (потому как идея, что пистолеты, которые он отдал Мариусу - это и было табельное оружие, представляется слишком радикальной )