Главная трудность писания о том, о чем уже ОООООт столько написано, даже не в том, чтобы все же написать что-то свое: но в том, чтобы сначала все это прочитать.
читать дальшеТолько о работе Немировича и только в музыкальном театре один только Марков написал что-то около 1000 страниц…
Особенно огорчительно в свете того, что понаписал он вовсе не то, что надо (если я когда-нибудь, в процессе писания о театральной кухне, начну сползать в общефилософские материи – побейте меня); вдвойне огорчительно – сам Немирович не написал практически ничего.
В Немировиче-драматурге было больше режиссера, чем писателя; в Немировиче-режиссере, кажется, было больше организатора, чем постановщика…
И все же Немирович работал, как одержимый: предоставляя верному Маркову все это описывать. Марков, конечно, самый информативный автор во всем отечественном театроведении, но все-таки непререкаем авторитет только самого художника; на анализе Маркова (при всей его, в свою очередь, авторитетности как специалиста) все-таки лежит слишком явная печать возможно даже искреннего стремления воспринять революционное мировоззрение и уж наверно искренней непререкаемой влюбленности в Немировича (да я сама в него влюблена; а потом, ну какой еще худрук дал бы завлиту «порулить»???)… Но даже Марков, наблюдавший «из самого сердца», описывает работу Немировича «по внешней канве», как человек, так и не понявший, КАК это сделано…
А что делать мне???
Просится в память и на язык затертый парадокс о нетожденственности человека и художника…
Наколько, на первый взгляд, туманен Станиславский, и насколько (в хорошем смысле слова) прост Немирович...
Станиславского человек занимает ровно настолько, насколько тот вклинился в его собственное существование; Немирович подмечает жест, мимику, манеру держать себя, характерные словечки… Станиславский говорит о душевных муках, сопровождающих новое начинание, а Немирович разворачивает эпопею поиска финансирования. Станиславский не знал, что его собственная дача находится в сосновой роще, а Немирович помнил, что на этой самой даче (не его, Станиславского!!!) в августе какая-то неизвестная ему птичка «всегда точно кличет кого-то своим очень скромным зовом в две нотки усеченной кварты сверху вниз». Станиславский все совершенствует виртуозную систему, а Немирович предпочитает примерять самые общие наброски к каждому конкретному случаю; Станиславский судорожно ищет верный тон роли, а Немирович заявляет, что, если говорить побыстрее, все получится – и оказывается прав… Насколько понятен последовательный анализ Немировича, и насколько иррациональна «интуитивность» Станиславского…
И все-таки это Станиславский упирает на внешнюю выразительность, тогда как Немирович копается в «подводных течениях». И все-таки это Станиславский – бытописатель, которого порой заносит в этнографизм на грани натурализма, а программный реализм Немировича, да простит он мне это столь тщательно избегаемое применительно к его творчеству слово, - условен. У Станиславского быт рождает атмосферу, а у Немировича атмосфера рождает быт…
И все-таки о репетиционной практике Станиславского не написал только ленивый: и, при всей порой анекдотической запутанности «системы», через возлюбленную Вертера Шарлотту, покупающую игрушки своим братьям в московском Детском мире, через Фигаро, который носится с поручениями между Арбатом и Кузнецким мостом, через города Индокитая, которые не помешало бы вспомнить Татьяне Лариной, - в данном конкретном случае все и впрямь становится понятно. Может быть, более последовательное решение Немировича не требовало столь ярких примеров: но поэтому о его репетициях не пишут – цитируют его речи “before we start”…
Вот только мне-то что делать? Вся надежда на актеров: что хоть они что-нибудь писали, и что кто-то позаботился это издать. Что маловероятно, учитывая, что звезд эпохального масштаба ни одна из студий не выродила. Что, учитывая установку на ансамбль, логично, но на самом же МХТе почему-то не сказалось: или это просто нас заставили всех ведущих актеров Художественного театра наизусть выучить?..
Эх, чует мое сердце, не минет меня перспектива тащиться в архив театра… Впрочем, если писать о Фельзенштайне, то там (не в архиве, ессесно, в театре) еще есть нынеживущий Осипов, с которым 100% пообщаться надо…
Ух, если бы вы знали, как я их боюсь!..
Уххх, мэтры, мэтры...
Главная трудность писания о том, о чем уже ОООООт столько написано, даже не в том, чтобы все же написать что-то свое: но в том, чтобы сначала все это прочитать.
читать дальше
читать дальше